Он был доверителем титульной нации. Но, очень уж мало в нем от украинца. Сломался солдатик на инаугурации. Наверно, хотел от греха, застрелиться.
Загреб булаву в свои цепкие лапы И начался бизнес державный у Пети. Тогда от народа не прятал он папы И были доступными Петины дети.
На улицах он появлялся без танка. И, даже, мелькал иногда на Майдане. Красивая женушка – американка, Казалось, добро раздавать не устанет.
Теперь он страну превратил в резервацию И, вместо семьи, окруженный спецназом, Дает прикурить этой титульной нации. Ах, где же ТОГДА был украинский разум?
Совсем не украинской вышла порода, Которая все в государстве прибрала. Она не зависит теперь от народа. И этой породе все мало и мало.
Но, все-таки, бродит Надежда тихонько. По нашим, украинским телеэкранам. Наш Петя народ свой боится настолько, Что скоро не вытащишь с Банковой краном.
Вот ужас, на правящей нации лицах. И что для них стенка, петля или плаха? Ведь каждый из них так сегодня боится, Что завтра помрут они точно от страха.
Война окончится на днях. Быть может позже. Или раньше. Останется надолго страх От ожиданья новой фальши.
Безрадостный победный стон Ошибки сможет ли исправить Злой вереницы похорон, Вконец обугленную память. Злорадство долго не уйдет В крови останется злорадство. Свободы прерванный полет, Искусно преданное братство.
Когда посылала Европа в полет, Несущий разруху и смерть самолет. Когда сердобольный брюссельский Совет, Послал на Восток сотни добрых ракет, Полезные бомбы в чужую страну, Желая играться в чужую войну. Когда с сатаной заключали контракт, Никто не обмолвился, словом теракт.